Загадочная смерть [Strong Poison] (перевод Е.И. Саломатиной) - Дороти Сэйерс

— Ничего, кроме того, что я уже мужчина средних лет...

— И тебе давно пора остепениться, — продолжила она в его тоне.

— О, я уже давно остепенился и веду размеренный образ жизни.

— С Бантером и книгами. Иногда я тебе завидую, Питер.

Уимзи промолчал. Марджори почти с тревогой посмотрела на него и вложила в его руку свою:

— Питер, ну пожалуйста, будь счастливым! Я имею в виду, ты всегда был очень приятным человеком, которого ничто не могло глубоко тронуть. Не надо меняться, ладно?

Это был уже второй раз за последние несколько дней, когда Уимзи попросили не меняться: в первый раз просьба взволновала его, а сейчас она его испугала.

В то время как такси, кренясь на поворотах, скользило вдоль мокрой от дождя набережной, он впервые почувствовал тоскливую беспомощность. Как отравленный Атульф из «Трагедии дураков», он мог бы закричать: «О, я меняюсь, меняюсь, ужасно меняюсь!» Закончится ли его теперешнее предприятие успехом или поражением, мир уже не будет для него таким, как прежде. И не потому, что его сердце было разбито катастрофической любовью — он уже пережил роскошные агонии юности, они были достоянием прошлого, и в самом этом освобождении от иллюзий он ощутил потерю. Должно быть, и правда — возраст. Теперь каждый час легкомыслия будет уже не чем-то самим собой разумеющимся, а случаем и удачей — еще одним топором, или ящиком, или ружьем, спасенным Робинзоном Крузо с тонущего судна.

Чуть ли не впервые он засомневался в собственной способности успешно завершить дело. И до этого его чувства, бывало, вмешивались в расследование, но они не затуманивали его ум. Здесь же он тыкался в разные стороны, неуверенно хватаясь то здесь, то там за ускользающие вероятности и предположения, задавал случайные вопросы; и недостаток времени, который раньше подстегивал и помогал собраться, сейчас пугал его, сбивая с толку.

— Извини, Марджори, — сказал он, овладев собой, — боюсь, я чертовски мрачен сегодня. Наверное, это кислородное голодание. Ты не возражаешь, если мы немного опустим окно? Уже лучше. Дайте мне хорошую пищу и немного воздуха, чтобы дышать, и я по-козлиному доскачу до неприлично старого возраста. Люди будут показывать на меня, когда я, лысый, пожелтевший, поддерживаемый скрытым корсетом, буду ползти в ночные клубы своих правнуков, и станут говорить: «Посмотри, дорогая! Это старый нехороший лорд Питер, который знаменит тем, что последние девяносто шесть лет не сказал ни одного разумного слова. Он был единственным аристократом, который избежал гильотины во время революции тысяча девятьсот шестидесятого года. Мы держим его как забаву для детей». А я буду кивать головой и, обнажая десны, посмеиваться: «Ха! Разве они умеют развлекаться так, как это делали мы в наши молодые годы, бедные заорганизованные создания».

— Если они сделаются такими, не останется никаких ночных клубов, куда ты мог бы ползти.

— Будут, природа не перестанет брать свое! Они будут сбегать с государственных общественных игр, чтобы разложить пасьянс в катакомбах, сидя за чашкой нестерилизованного снятого молока.

— Да. Надеюсь, внизу есть кто-нибудь, чтобы впустить нас... Есть — я слышу шаги. О, это ты, Эйлюнид! Как Сильвия?

— Все в порядке, только нога сильно распухла — из-за лодыжки. Хочешь подняться?

— К ней можно?

— Да, она вполне респектабельно выглядит.

— Хорошо, потому что я хочу подняться с лордом Питером Уимзи.

— О, — сказала девушка. — Здравствуйте. Вы расследуете всякие дела, правда? Вы пришли за трупом или еще за чем-нибудь эдаким?

— Лорд Питер занимается делом Хэрриет Вейн, и он — на ее стороне.

— Да? Это хорошо. Я рада, что этим кто-то занимается. — Девушка была низенькой и полной, со вздернутым носиком и огоньком в глазах. — Как вы думаете, что там было? Я считаю, он покончил с собой. Он был из тех, кто постоянно себя жалеет. Хэлло, Сил, это Марджори с типом, который собирается вытащить Хэрриет из тюрьмы.

— Веди его немедленно сюда! — послышалось изнутри.

Их глазам предстала маленькая гостиная, служившая одновременно спальней, обставленная с самой суровой простотой. Бледная молодая женщина в очках сидела в моррисовском кресле, положив забинтованную ногу на упаковочный ящик.

— Я не могу встать, потому что, как сказала Дженни Рен, моя спина плоха, а ноги странны. Кто этот борец за справедливость, Марджори?

Уимзи был представлен, и Эйлюнид Прайс сразу же довольно агрессивно спросила:

— Он может пить кофе, Марджори? Или ему нужны мужские напитки?

— Он вполне благочестив, добродетелен, ведет трезвый образ жизни и пьет все, кроме какао и шипучего лимонада.

— О! Я спросила только потому, что некоторые из твоих приятелей-мужчин нуждались в стимуляторах. У нас они, к сожалению, кончились, а паб как раз сейчас, — она взглянула на часы, — закрывается.

Она тяжелой походкой направилась к буфету, а Сильвия сказала:

— Не обращайте внимания, ей нравится грубить мужчинам. Скажите мне, лорд Питер, вы нашли какие-нибудь улики или что-то еще?

— Я не знаю, — сказал Уимзи, — я расставил капканы у нескольких нор и надеюсь, что в них кто-нибудь попадется.

— Вы уже встречались с кузеном — с этим типом Эрквартом?

— У меня договоренность с ним на завтра. А что?

— Сильвия считает, что это он отравил Бойза, — сказала Эйлюнид.

— Это интересно. Почему?

— Женская интуиция, — резко ответила Эйлюнид. — Ей не нравится его прическа.

— Я сказала только, что он слишком прилизан, чтобы говорить правду. А кто еще? Я уверена, что это не Райленд Воэн. Он несносный осел, но он по-настоящему расстроен всем этим.

Эйлюнид насмешливо фыркнула и взяла чайник, чтобы налить в него воды.

— И что бы ни говорила Эйлюнид, я не могу поверить, что Фил Бойз покончил с собой.

— А почему нет? — спросил Уимзи.

— Он слишком много говорил, — ответила Сильвия. — И у него действительно было слишком высокое мнение о себе. Я не думаю, что он по собственному желанию лишил бы мир возможности видеть его и читать его книги.

— Лишил бы, — сказала Эйлюнид. — Он сделал бы это просто назло взрослым, чтобы его пожалели. Нет, спасибо, — возразила она, когда Уимзи поднялся, чтобы взять у нее чайник, — я вполне в состоянии принести шесть пинт воды.

— Снова сокрушен, — развел руками Уимзи.

— Эйлюнид не одобряет общепринятых правил вежливости между полами, — объяснила Марджори.

— Очень хорошо, — добродушно ответил Уимзи, — я превращусь просто в пассивное украшение. У вас, мисс Мэрриотт, есть какая-нибудь идея, почему у этого чересчур прилизанного юриста могло появиться желание избавиться от своего кузена?

— Ни малейшей. Я просто помню старину Шерлока Холмса: то, что остается после отсечения невозможного, является истинным, каким бы невероятным это ни казалось.

— Дюпен сказал это еще до Шерлока. Я допускаю подобный вывод, но каковы предпосылки? Сахару не надо, спасибо.

— Я думала, все мужчины превращают свой кофе в сироп.

— Но я — необычный мужчина. Разве вы не заметили?

— У меня не было достаточно времени, чтобы понаблюдать за вами, но за кофе я засчитываю очко в вашу пользу.

— Большое спасибо. Послушайте, вы не могли бы рассказать мне, какова была реакция мисс Вейн?

— Ну... — Сильвия на минуту задумалась. — Когда он умер, она была, конечно, расстроена...

— Она была поражена, — сказала мисс Прайс, — но мое мнение таково, что она была благодарна Богу за то, что избавилась от него. И это неудивительно, самовлюбленное животное! Он использовал ее и за год до смерти извел своими придирками, а в конце концов еще и оскорбил. И он был одним из тех липких мужчин, которые цепляются за женщину и не дают ей уйти. Она была рада, Сильвия, какой смысл отрицать это?

— Да, возможно, для нее было облегчением узнать, что с ним покончено. Но она не знала тогда, что он был убит.

— Нет. Убийство немного испортило все дело. Если, конечно, это было убийство, во что я не верю. Филип Бойз всегда считал себя жертвой, и меня очень раздражает тот факт, что он таки стал ею в конце концов. Я уверена, что он именно поэтому так поступил.

— Такое бывает,, — произнес Уимзи задумчиво, — но это трудно доказать. Я имею в виду, что присяжные более склонны верить в какие-то ощутимые причины, вроде денег. Но я не могу найти в этом деле никаких денег.

Эйлюнид рассмеялась:

— Нет, там не было денег, кроме тех, которые делала Хэрриет. Глупая публика, видите ли, не могла по достоинству оценить Фила Бойза, а книги Хэрриет расходились, и это его бесило.

— Но ведь деньги были нужны обоим?

— Конечно, но он все равно негодовал. Она была вынуждена помогать ему писать, урывая время от верного заработка собственными книгами. Да еще изощряться, чтобы не ранить его самолюбие. Но мужчины все таковы.

— Вы невысокого мнения о нас, да?